Памяти Уджала Ахвердиева
«…Теперь на свете только я и знаю, что
Был такой. Но тень любить нетрудно,
Тем более, когда мы сами тени».
Эудженио Монтале
Отец Каспия, Ветер, наклонился над колыбелью, потрепал неуклюжей сильной рукой волны, отчего Каспий пришёл в неуёмный восторг и вновь, после короткого сна, стал носиться из стороны в сторону, спрыгивая сверху вниз и обратно, разбрызгивая солёные капли и выдувая на берег только ему ведомый солоновато-свежий воздух.
Каспий бросал брызги на стены Крепости — этим он занимался уже тысячи лет. Это было одним из его любимейших занятий.
Рядом с Крепостью жил Художник. Он писал свои картины дома, устроившись в углу единственной комнаты.
Изредка казалось, что вдохновение озаряло эту комнату чем-то необыкновенным и таинственным.
Но чаще всего Художнику приходилось писать чьи-то портреты на заказ и при этом едва ли не каждый раз замечать, что ничего путного из этого занятия не выходит. От чего он приходил в уныние и был очень и очень несчастлив.
Иногда Художнику снился один и тот же сон, но, проснувшись, он не помнил его.
Оставался лишь смутный образ — размытый фон без чётких деталей, яркие тёплые цвета, как от восхода солнца: то ли дельфины виднелись на горизонте, то ли очертания волка появлялись на берегу?
Он просыпался, бросался к мольберту, хватался за кисть и торопливыми мазками пытался воплотить сон на холсте.
Проходил час. Постепенно появлялись сомнения — а был ли сон на самом деле?
Спустя ещё час он откладывал начатую работу и принимался за очередной заказ. А начатая картина стояла в коридоре. Проходили дни, недели…
Краска трескалась и осыпалась со злополучного холста. То ли холст было плохо обработано, то ли краска оказывалась некачественная.
При этом, как замечал Художник, подобное почему-то не происходило с работами на заказ. «Во всяком случае, до сих пор ни один клиент не пожаловался» — думал он.
А ещё Художник очень любил гулять по улицам Крепости или просто, присев где-то на каменной ступеньке, делать наброски.
Обычно он устраивался рядом с угрюмым глухонемым, который подрабатывал вырезанием профилей из чёрного картона.
Мечта о материализации сна забивалась в угол, томилась ожиданием, дрожа от нетерпения или от беспричинной тревоги…
В один из таких дней художник кивнул на прощанье глухонемому, собрал свои наброски и пошёл бродить по улицам Крепости.
Наброски крепостных улочек напоминали длинную, хаотично- дугой, кольцами, зигзагами- расположившуюся змею.
Художник делал наброски, когда казалось, что змея медленно переворачивается, подставляя солнцу части узорчатого тела. Высвечивался яркий рисунок — только успей зарисовать!
Иначе солнце уступало место луне, и появлялся совершенно новый серебристый мотив.
Художник поднимался по узенькой мощёной улочке. Между крышами домов оставались синие полоски неба, сквозь которые пробивался луч солнца, шаривший в поисках картины.
Художник улыбнулся. Вот она, минута блаженства! Он остановился в ожидании, затем облокотился на сырую стену и попробовал сделать набросок.
И с сожалением понял, что ничего не получается. Сегодня нет того волшебного трепета, без которого рисунок не может появиться.
Он взглянул с сожалением на беспомощный луч солнца. Живописец пообещал себе, что если не сегодня, то завтра или послезавтра непременно утолит жажду.
Луч, словно прочитав мысли Художника, перепрыгнул на стену дома напротив и осветил улыбающегося длинноволосого, бородатого человека средних лет.
Человек был одет совершенно несуразно: в порванных, страшно замызганных красками джинсах и такой же неопрятной раскрашенной майке. Но было в нём что-то необычное.
Он излучал добро и счастье. Он сиял всеми красками той самой картины — картины из сна. Исходящая от незнакомца лучезарная энергия, слившись с лучом солнца, расплылась прямо над домами и утонула в ярком фиолетовом свечении.
На руках у него сидел рыжий кот.
— Ну, привет! — сказал бородач басом, поглаживая кота. — Его зовут Пуля. Никакого отношения к войне мой кот не имеет. Он миролюбив. У нас тут войне места нет. Пуля — потому что он летит со скоростью пули. Он быстрый, как пуля.
Бородач рассмеялся.
— Привет, — улыбнулся Художник, — скажи, как это тебе удалось? — он указал рукой на стену, — ведь там непроходимая стена?
— Ты хочешь спросить, можно ли просто пройти сквозь стену? — Бородач взглянул на него с улыбкой. — Там обыкновенный тупик, каких немало в Крепости. Хорошо, что я тебя встретил, Художник. Я тебе подарю мастерскую. У тебя ведь нет мастерской, правда?
— Да. Но мне непонятно всё это. Что это за мастерская? И почему ты решил мне её подарить? — спросил удивлённый Художник.
— Мастерская не самая лучшая, но для работы сгодится. Когда-то...-только не спрашивай, когда! потому что я и сам не знаю. Время всё размыло и прекратило своё обычное течение, если течение времени можно назвать обычным. Просто большинству людей оно кажется обычным, для них так лучше…
— Итак, — продолжал бородач, — когда-то мне подарили мастерскую, дали ключ и назвали её адрес: улица А, угол улицы Б. Я решил было, что это розыгрыш. Но из любопытства всё же пошёл по улице А и, дойдя до пересечения с улицей Б, действительно обнаружил мастерскую. Ржавый замок старинной тяжёлой двери поддался с трудом. Я зашёл. В нос ударил запах сырости, казалось, лёгкие забились вековой пылью, а каждый шаг поднимал целые вихри этой самой пыли. По-видимому, мастерская планировалась двухэтажной, но не была достроена. Покосившаяся винтовая лестница опиралась на железные стойки с досками. С потолка, вывернув голову в мою сторону, свешивалась летучая мышь. Здесь же я нашёл довольно приличный мольберт, кисть и, не мешкая, приступил к работе.
Незнакомец продолжил рассказ:
— О, это была волшебная кисть! Она сама водила руку по холсту, не давая передышки. Конечно, иногда усталость брала верх, и я засыпал около постепенно появляющейся на холсте картины. Потом просыпался и, как одержимый, продолжал работать. Однажды, проснувшись рано утром, я понял, что картина почти закончена. Наступил тот день, когда мне предстояло нанести последний мазок. От внезапно охватившего меня лихорадочного возбуждения я заметался. Меня обуревали странные чувства: мольберт магнитом тянул к себе, и в то же время невыносимо хотелось оттянуть момент блаженства. Надо было успокоиться, и я вышел на улицу, чтобы немного пройтись… Когда я вернулся, то увидел, что дверь мастерской распахнута настежь, а замок валяется на полу. «Если её украли? Если она исчезла?!» — эти слова раскалённой нитью висели в невесомости. Я шагнул вовнутрь...
Мне известно, Художник, что ты любишь Крепость, но знаешь ли ты её? Да, древний город, с бойницами в каменных стенах, с волшебной башней, которая так и осталось для всех секретом… Удивительная жизнь
Крепости с удивительно положительной энергией. Но это ещё не всё. Здесь очень много такого, чего понять до конца совсем невозможно.
К примеру, тебе показалось, что я вышел из стены. Тупик был скрыт от тебя с этой стороны улицы. Если войдёшь в тупик, упрёшься в стену.
И вдруг окажется, что там есть узкий лаз на другую улицу. Понятие «тупик» тогда уже не будет иметь смысла.
Правда, имеются, конечно, настоящие тупики. Тут уж ничего не поделаешь — поворачиваешь назад и начинаешь искать другой путь.
Страшна только западня. Никогда не знаешь, когда в неё попадёшь, как она выглядит и где выход.
Некоторым везёт, они обходят западню стороной, правда, это редкость. Не знаю, понадобится ли тебе мастерская.
В крайнем случае, — бородач протянул Художнику ключ, — выброси его. Запомни: мастерская находится на пересечении улиц А и Б! Прощай, Художник! Я, наконец-то, дошёл до выхода из Крепости.
Бородач нежно погладил кота:
— И ты, Пуля, прощай.
Он выпустил кота из рук. Кот, даже не коснувшись земли, стремительно пролетел по улице и скрылся в каменных лабиринтах Крепости. Художник посмотрел вслед Пуле и обернулся. Бородач исчез. Перед ним возвышалась стена.
Нагорные, перевальные, ровные, кривые, извилистые улицы…Нет лишь улиц А и Б.
Измотанный и уставший, Художник брёл и думал, что никакого бородача-художника на самом деле не было, и что это лишь очередной всплеск его фантазии.
«Какая глупость — тратить время на поиски!» — усмехнулся про себя Художник, шагая дальше и сжимая в ладони большой железный ключ. И... очутился на Первой Параллельной улице.
Взглянул на вывеску и вскрикнул от радости. Рядом с вывеской виднелась еле заметная буква «A». Стоило отойти в сторону, как буква исчезала, но стоило вернуться — буква появлялась снова. Воодушевлённый, он зашагал дальше.
Но радость его была преждевременна — на перпендикулярных улицах буква «Б» отсутствовала — сколько он ни искал её.
С яростью отшвырнув ключ, он свернул за угол и попал на Вторую Параллельную улицу. Художник поднял голову — на каменной стене возле вывески мерцала буква «Б»…
Художник поднялся на вершину Волшебной башни Крепости.
И внезапно какая-то сила подхватила его и стала поднимать всё выше и выше. Под ногами, внизу, раскинулась Крепость, а Художник висел в воздухе, прямо над Волшебной башней.
Отсюда и были видны обе Параллельные — А и Б. Сверху это были ровные длинные улицы, уходящие в море. И пересекающиеся бесконечности.
1987 г.
«…Теперь на свете только я и знаю, что
Был такой. Но тень любить нетрудно,
Тем более, когда мы сами тени».
Эудженио Монтале
Отец Каспия, Ветер, наклонился над колыбелью, потрепал неуклюжей сильной рукой волны, отчего Каспий пришёл в неуёмный восторг и вновь, после короткого сна, стал носиться из стороны в сторону, спрыгивая сверху вниз и обратно, разбрызгивая солёные капли и выдувая на берег только ему ведомый солоновато-свежий воздух.
Каспий бросал брызги на стены Крепости — этим он занимался уже тысячи лет. Это было одним из его любимейших занятий.
Рядом с Крепостью жил Художник. Он писал свои картины дома, устроившись в углу единственной комнаты.
Изредка казалось, что вдохновение озаряло эту комнату чем-то необыкновенным и таинственным.
Но чаще всего Художнику приходилось писать чьи-то портреты на заказ и при этом едва ли не каждый раз замечать, что ничего путного из этого занятия не выходит. От чего он приходил в уныние и был очень и очень несчастлив.
Иногда Художнику снился один и тот же сон, но, проснувшись, он не помнил его.
Оставался лишь смутный образ — размытый фон без чётких деталей, яркие тёплые цвета, как от восхода солнца: то ли дельфины виднелись на горизонте, то ли очертания волка появлялись на берегу?
Он просыпался, бросался к мольберту, хватался за кисть и торопливыми мазками пытался воплотить сон на холсте.
Проходил час. Постепенно появлялись сомнения — а был ли сон на самом деле?
Спустя ещё час он откладывал начатую работу и принимался за очередной заказ. А начатая картина стояла в коридоре. Проходили дни, недели…
Краска трескалась и осыпалась со злополучного холста. То ли холст было плохо обработано, то ли краска оказывалась некачественная.
При этом, как замечал Художник, подобное почему-то не происходило с работами на заказ. «Во всяком случае, до сих пор ни один клиент не пожаловался» — думал он.
А ещё Художник очень любил гулять по улицам Крепости или просто, присев где-то на каменной ступеньке, делать наброски.
Обычно он устраивался рядом с угрюмым глухонемым, который подрабатывал вырезанием профилей из чёрного картона.
Мечта о материализации сна забивалась в угол, томилась ожиданием, дрожа от нетерпения или от беспричинной тревоги…
В один из таких дней художник кивнул на прощанье глухонемому, собрал свои наброски и пошёл бродить по улицам Крепости.
Наброски крепостных улочек напоминали длинную, хаотично- дугой, кольцами, зигзагами- расположившуюся змею.
Художник делал наброски, когда казалось, что змея медленно переворачивается, подставляя солнцу части узорчатого тела. Высвечивался яркий рисунок — только успей зарисовать!
Иначе солнце уступало место луне, и появлялся совершенно новый серебристый мотив.
Художник поднимался по узенькой мощёной улочке. Между крышами домов оставались синие полоски неба, сквозь которые пробивался луч солнца, шаривший в поисках картины.
Художник улыбнулся. Вот она, минута блаженства! Он остановился в ожидании, затем облокотился на сырую стену и попробовал сделать набросок.
И с сожалением понял, что ничего не получается. Сегодня нет того волшебного трепета, без которого рисунок не может появиться.
Он взглянул с сожалением на беспомощный луч солнца. Живописец пообещал себе, что если не сегодня, то завтра или послезавтра непременно утолит жажду.
Луч, словно прочитав мысли Художника, перепрыгнул на стену дома напротив и осветил улыбающегося длинноволосого, бородатого человека средних лет.
Человек был одет совершенно несуразно: в порванных, страшно замызганных красками джинсах и такой же неопрятной раскрашенной майке. Но было в нём что-то необычное.
Он излучал добро и счастье. Он сиял всеми красками той самой картины — картины из сна. Исходящая от незнакомца лучезарная энергия, слившись с лучом солнца, расплылась прямо над домами и утонула в ярком фиолетовом свечении.
На руках у него сидел рыжий кот.
— Ну, привет! — сказал бородач басом, поглаживая кота. — Его зовут Пуля. Никакого отношения к войне мой кот не имеет. Он миролюбив. У нас тут войне места нет. Пуля — потому что он летит со скоростью пули. Он быстрый, как пуля.
Бородач рассмеялся.
— Привет, — улыбнулся Художник, — скажи, как это тебе удалось? — он указал рукой на стену, — ведь там непроходимая стена?
— Ты хочешь спросить, можно ли просто пройти сквозь стену? — Бородач взглянул на него с улыбкой. — Там обыкновенный тупик, каких немало в Крепости. Хорошо, что я тебя встретил, Художник. Я тебе подарю мастерскую. У тебя ведь нет мастерской, правда?
— Да. Но мне непонятно всё это. Что это за мастерская? И почему ты решил мне её подарить? — спросил удивлённый Художник.
— Мастерская не самая лучшая, но для работы сгодится. Когда-то...-только не спрашивай, когда! потому что я и сам не знаю. Время всё размыло и прекратило своё обычное течение, если течение времени можно назвать обычным. Просто большинству людей оно кажется обычным, для них так лучше…
— Итак, — продолжал бородач, — когда-то мне подарили мастерскую, дали ключ и назвали её адрес: улица А, угол улицы Б. Я решил было, что это розыгрыш. Но из любопытства всё же пошёл по улице А и, дойдя до пересечения с улицей Б, действительно обнаружил мастерскую. Ржавый замок старинной тяжёлой двери поддался с трудом. Я зашёл. В нос ударил запах сырости, казалось, лёгкие забились вековой пылью, а каждый шаг поднимал целые вихри этой самой пыли. По-видимому, мастерская планировалась двухэтажной, но не была достроена. Покосившаяся винтовая лестница опиралась на железные стойки с досками. С потолка, вывернув голову в мою сторону, свешивалась летучая мышь. Здесь же я нашёл довольно приличный мольберт, кисть и, не мешкая, приступил к работе.
Незнакомец продолжил рассказ:
— О, это была волшебная кисть! Она сама водила руку по холсту, не давая передышки. Конечно, иногда усталость брала верх, и я засыпал около постепенно появляющейся на холсте картины. Потом просыпался и, как одержимый, продолжал работать. Однажды, проснувшись рано утром, я понял, что картина почти закончена. Наступил тот день, когда мне предстояло нанести последний мазок. От внезапно охватившего меня лихорадочного возбуждения я заметался. Меня обуревали странные чувства: мольберт магнитом тянул к себе, и в то же время невыносимо хотелось оттянуть момент блаженства. Надо было успокоиться, и я вышел на улицу, чтобы немного пройтись… Когда я вернулся, то увидел, что дверь мастерской распахнута настежь, а замок валяется на полу. «Если её украли? Если она исчезла?!» — эти слова раскалённой нитью висели в невесомости. Я шагнул вовнутрь...
Мне известно, Художник, что ты любишь Крепость, но знаешь ли ты её? Да, древний город, с бойницами в каменных стенах, с волшебной башней, которая так и осталось для всех секретом… Удивительная жизнь
Крепости с удивительно положительной энергией. Но это ещё не всё. Здесь очень много такого, чего понять до конца совсем невозможно.
К примеру, тебе показалось, что я вышел из стены. Тупик был скрыт от тебя с этой стороны улицы. Если войдёшь в тупик, упрёшься в стену.
И вдруг окажется, что там есть узкий лаз на другую улицу. Понятие «тупик» тогда уже не будет иметь смысла.
Правда, имеются, конечно, настоящие тупики. Тут уж ничего не поделаешь — поворачиваешь назад и начинаешь искать другой путь.
Страшна только западня. Никогда не знаешь, когда в неё попадёшь, как она выглядит и где выход.
Некоторым везёт, они обходят западню стороной, правда, это редкость. Не знаю, понадобится ли тебе мастерская.
В крайнем случае, — бородач протянул Художнику ключ, — выброси его. Запомни: мастерская находится на пересечении улиц А и Б! Прощай, Художник! Я, наконец-то, дошёл до выхода из Крепости.
Бородач нежно погладил кота:
— И ты, Пуля, прощай.
Он выпустил кота из рук. Кот, даже не коснувшись земли, стремительно пролетел по улице и скрылся в каменных лабиринтах Крепости. Художник посмотрел вслед Пуле и обернулся. Бородач исчез. Перед ним возвышалась стена.
Нагорные, перевальные, ровные, кривые, извилистые улицы…Нет лишь улиц А и Б.
Измотанный и уставший, Художник брёл и думал, что никакого бородача-художника на самом деле не было, и что это лишь очередной всплеск его фантазии.
«Какая глупость — тратить время на поиски!» — усмехнулся про себя Художник, шагая дальше и сжимая в ладони большой железный ключ. И... очутился на Первой Параллельной улице.
Взглянул на вывеску и вскрикнул от радости. Рядом с вывеской виднелась еле заметная буква «A». Стоило отойти в сторону, как буква исчезала, но стоило вернуться — буква появлялась снова. Воодушевлённый, он зашагал дальше.
Но радость его была преждевременна — на перпендикулярных улицах буква «Б» отсутствовала — сколько он ни искал её.
С яростью отшвырнув ключ, он свернул за угол и попал на Вторую Параллельную улицу. Художник поднял голову — на каменной стене возле вывески мерцала буква «Б»…
Художник поднялся на вершину Волшебной башни Крепости.
И внезапно какая-то сила подхватила его и стала поднимать всё выше и выше. Под ногами, внизу, раскинулась Крепость, а Художник висел в воздухе, прямо над Волшебной башней.
Отсюда и были видны обе Параллельные — А и Б. Сверху это были ровные длинные улицы, уходящие в море. И пересекающиеся бесконечности.
1987 г.
