«При тоталитаризме все, кто чище и лучше, не могли состоять в этом обществе, а без них оно все более дрянело. Эти тихие уходы - их совсем и не приметишь. А они - умирание народной души. Совокупная жизнь общества состояла в том, что выдвигались предатели, торжествовали бездарности, а все лучшее и честное шло крошевом из-под ножа. Легкое торжество низменных людей над благородными кипело черной вонючей мутью в столичной тесноте».

А. Солженицын «Архипелаг ГУЛАГ»

Принято считать, что в заключении время тянется невыносимо медленно. Для меня оно текло стремительно, неслись дни, пролетали недели. С самого начала, особенно в первые дни заключения, сильно привлекает тайна неизведанной, сокровенной и мифической арестантской жизни, новоиспеченный арестант жаждет поскорее вжиться в новую роль, перенять тюремный сленг, привычки, традиции и даже образ мыслей. Но с течением времени, все пристальнее приглядываясь к окружающему тебя миру, глубже осознаешь, что окружающие тебя люди - зэки здесь пробавляются бессмысленным переливанием из пустого в порожнее или нахальными, мелочными, затасканными и плоскими выходками. Совесть продавалась за ломтик хлеба, за кусок колбасы, за пачку сигарет.

Здесь одиночество, разрыв человеческих отношений, затхлая тина. Я часто рассуждал над извечной чеховской дилеммой: среда ли делает человека или человек среду?

Хотя, вряд ли читатель поймет меня - ведь тюрьма - это целый мир, с особыми, свойственными только ему печалями и радостями. Даты не откладываются в памяти - категория времени отмирает, и охватывает лишь непроходящее ощущение несчастья.

Вот уже и меня теребит ужасное ощущение: что-то может внезапно кончиться и больше никогда не начаться. Как же тривиально-гениально изрек режиссер Петр Тодоровский: «Человек придуман так, что хочет жить».

А тем временем я сильно заждался своего адвоката Исахана Ашурова.

ЗАКОН ТЕЛЕФОННОГО ПРАВА

Дни проходили, а его все не было. Уже впоследствии, спустя несколько лет, Европейский суд по правам человека установит, что в первые дни заключения адвоката ко мне не пропускали преднамеренно. В связи с этим грубейшим процессуальным нарушением Евросуд направил запрос нашему правительству, которое по своей традиции предпочло ответить на запрос молчанием.

В нашей стране принцип разделения властей подменен принципом - разделяй и властвуй. При определенном внешнем сходстве, по сути - это совершенно разные вещи. Абсолютное отсутствие в нашей стране принципа разделения ветвей власти превратило наши суды в придаток исполнительной власти – точнее, президентской администрации, лишило всякого смысла и значимости институт адвокатуры. По большому счету в наше время, когда само «существование нравственных абсолютов и вечных эстетических ценностей взято под сомнение» (Лев Лосев), верить в объективность нашего судопроизводства уже просто неприлично. Что может предпринять адвокат в условиях отсутствия независимого судопроизводства? Для чего выстраивать систему защиты обвиняемого, если суды действуют по закону «телефонного права»? Адвокатам остается одно: в наших заказных и управляемых судах они выполняют роль посредников между судьями и своими подзащитными, пытаясь смягчить суровость приговора или вовсе добиться освобождения. На большую роль априори не претендуют, ибо нет судов, все аргументы, факты, полемические и ораторские способности абсолютно бессмысленны и никчемны. Если вердикт гражданских процессов, не затрагивающих политические интересы власти, определяется главным регулятором социальных отношений – коррупционным механизмом, то судебное решение политического процесса зависит от судьбоносного решения верхов. Все выступления на суде обвиняемого и его защитника обращены не к судьям и не к дремлющей стороне обвинения - уже заранее вместе с судебной тройкой подготовившего судебный вердикт, а к своего рода «общественным и международным присяжным» - репортерам независимых и оппозиционных агиток, представителям дипкорпуса и НПО - манипуляторам общественного и международного мнения, выносящим поистине не заказной и справедливый вердикт. В абсолютном большинстве случаев вердикт «общественных присяжных» диаметрально противоположен официальному приговору....

Если воскреснут сам Плевако и Кречинский, судья, получивший приказ по телефону и строго следующий неукоснительному телефонному праву (императивному при тоталитарном режиме), не изменит своего решения, и признает все аргументы Плевако и того же Кречинского неубедительными, несостоятельными и предубежденными. Неужели до сих пор среди всего судейского люда (пусть опороченного и заклейменного) не нашлось ни одного доблестного человека, поступившего по велению своей совести? Неужели за 17 лет правления этой власти не оказалось ни одного судьи, отвергшего политическую директиву и совершившего, если даже не гражданское мужество, так хотя бы поступок? Однако не будем столь высокопарны!

ВОСТОЧНЫЙ ТОТАЛИТАРИЗМ

Кажется, был один случай. Всего один? И только? И это на весь вроде бы богобоязненный девятимиллионный народ, преданный своим патриархальным и магометанским традициям, пусть и воспитанный в верноподданническом духе, но все же сложившийся на основе гуманистических исламских заповедей? Эта мысль, этот весьма актуальный вопрос делает нашу общественную жизнь весьма печальной. Отсутствие общественного порицания и равнодушие ко всякому там долгу, справедливости, чести и правде, циничное презрение к совести, мысли и человеческому достоинству. Таковы последствия более чем полувекового гнета, подавившего в людях все светлое и возвышенное, разбившего сердца и замаравшего души миллионов.

Тоталитаризм, особенно в его деспотично-восточной форме, ставит перед народами и отдельными самостоятельными личностями дилемму – либо закабалиться, воспользовавшись своим естественным правом на борьбу за существование и подчинить свой индивидуальный дух интересам Системы, либо выступить против нее, встав на путь самоуничтожения во имя извечных унифицированных человеческих ценностей (чести, правды и справедливости), и тем самым осознанно принести себя в жертву своим идеалам. Тоталитаризм подводит черту и рождает баррикады, разграничив служителей зла и проповедников свободы и совести. Как писал Святослав Федоров: «Тоталитаризм приучает человека к унижениям с детства. От самого рождения до смерти. Устроить ребенка в детсад, получить приличную работу, потом - место на кладбище... Сплошная цепь унижений». Электорат тоталитаризма – это люд малодушный и трусливый, всегда готовый ползать перед всякою силою, откуда бы она ни происходила, если только имеются причины ожидать от нее какой-нибудь неприятности. Таких людей всегда большинство. В любом обществе. Именно поэтому устои тоталитаризма (или любой другой системы подавления собственного народа) бывают очень крепки.

Альтернативный путь сопряжен с большими жертвами, терниями и постоянными лишениями. На этот путь вступают только те, кто в силу обостренного чувства справедливости и жажды правды, не может вынести всего происходящего вокруг; не в состоянии сохранять хладнокровие, взирая на то, как разрушают и уничтожают его страну; как разлагается морально и духовно его народ. Такие люди, неспособные жить во лжи, как говорил Ибсен и повторял Солженицын, всегда остаются в меньшинстве. В любом обществе. Во все времена. Будь то эпоха Ирода, фараонов, Ахава, Навуходоносора, Гитлера или Сталина...

На останках этих людей, безымянных героев, демонстрировавших гражданское мужество во имя спокойствия своей совести и процветают непоколебимые человеческие идеалы; и эти идеалы захватывают души и сердца все новых поколений, новых безымянных героев, которые находят в себе внутренние силы бросить вызов Системе, которая каждый раз возрождается, словно птица Феникс.

Есть еще один путь для того, чтобы не встать в ряды малодушного и трусливого люда – покинуть потерянную страну, уповая на историческое возмездие. Но беззащитные и искренние безымянные герои, никогда не терявшие надежду на избавление, ярким представителем которых был Вацлав Гавел, заявляют во всеуслышание: «Мы не хотим быть эмигрантами». Именно так ответил этот борец за демократию, первый президент Чехии на недоумение западного сообщества, не понявшего чешского героя, предпочетшего 5 лет тюрьмы, преследования, лишения и терзания спокойной эмигрантской жизни. «Я не хочу быть эмигрантом», - так мог сказать Гавел. Или взять пример другого духовного наставника, философа Мераба Мамардашвили. Когда ему намекнули, что его пребывание в тоталитарной стране нежелательно, философ ответил: «Я живу здесь в течение энного количества столетий. Почему я должен уехать? Пускай уезжают те, кто мне мешает жить».

Вы спросите – так ведь драматург Гавел или философ Мамардашвили не были безымянными героями, ведь история определила им весьма славное и почетное место на своих страницах? Нет, в 1970-е годы они еще не были обласканы славой. Многим ли известно, что в течение 20 лет борьбы против казарменного коммунизма, Вацлав Гавел очень часто бился без общественного признания, без надежды, без прочной уверенности в свою победу. А в последний раз из тюрьмы вышел больным, почти сломленным (Почитайте «Письма к Ольге»). Мамардашвили же и вовсе не представлял, что останется в памяти потомков. При жизни он не издал ни одной книги.

Надо научиться бороться без надежды. С верой, но без надежды. Может на этой платформе и строится моральная политика? Ведь как говорил тот же Гавел: «Абсолютный исторический опыт подсказывает: реальный политический успех приносит только то, что дает правильный ответ на основные моральные дилеммы времени и культуры. «Настоящий смысл имеет только та политика, которая опережает совесть».

Жизненное кредо и яркий пример безымянных героев - десятки тысяч республиканцев, встретивших франкистские пули с улыбкой и неоправданной верой в победу Республики. Их политика опережала совесть.

НЕ АДВОКАТ, А ПАСТЫРЬ

Уже на десятый день заключения я прочитал мемуары республиканца, отсидевшего 26 лет во франкистских тюрьмах, потерявшего лучшие годы своей жизни, да что там говорить о годах, отдавший жизнь свою, но давший правильный ответ на основную моральную дилемму своего времени. В отличие от Гавела, его имя затерялось в страницах истории. Его страдания преданы забвению в летописях. Но его идеалы вечны, ибо он принес в жертву жизнь свою во имя совести, вернее, политики, которая опережала совесть. Разве может кто-либо пожертвовать своей жизнью ради тоталитаризма? Есть ли примеры в истории? Нет, и еще раз нет. Тоталитаризм – не побоюсь повторить, это прибежище люда малодушного и трусливого, ибо тоталитарная власть, исходя из своей сущности, умеет приучать людей только жевать и размножаться; он не покоряет, а подавляет людей. А людей можно подавить Страхом, Насилием и Ложью, а в конце истории уже и массовым Подкупом. То есть, как это ни странно, но после падения Железного Занавеса и революционного преобразования евразийского пространства на смену идеологическому тоталитаризму пришел тоталитаризм коррупционный. Матрица сохранилась - тоталитаризм по-прежнему управляет подсознанием, а стало быть, и предпочтениями своих граждан. Власть по-прежнему мудрее своего народа. Еще в конце 70-х годов прошлого столетия известный французский писатель-эссеист, кстати, левый по убеждениям Андре Глюксманн так увидел тоталитарный Китай:

«Здесь торжествует тождество территории и текста. Введен некий общий для всех, писаный и неписаный устав верования, эталон поведения, единый литургический канон».

Только вот эта самая система, описанная Глюксманном - «тождества территории и текста», трансформировалась в деидеологизированный тоталитаризм (который подкупает людей), когда узкая группа людей, обеспечив себе полный контроль над национальным богатством страны в условиях разоблачения и краха коммунизма, фашизма и теократизма (на примере трех реакций - СССР, гитлеровской Германии и хомейнинского Ирана) была вынуждена придумать новый фетиш - специдеологию, которая обосновывает спасительную миссию, избранность и уникальность этой узкой группы. А суды, как в СССР, так и в гитлеровской Германии (знаменитые тройки как в одной, так и в другой стране), превратились в главный рычаг репрессивно - наказательной системы. Уголовно-процессуальный Кодекс стран нового тоталитаризма сводится к не столь витиеватой процессуальной норме: «Друзьям - все, врагам - закон». Это высказывание принадлежит Бенито Муссолини...

Так как тоталитаризм считает своим неотъемлемым правом применение репрессий, литургический канон обязывает наших судей исполнять Его высшую волю. Судьи согласно неписаному уставу своего верования расправляются с последними носителями свободных идей. Может ли в ряду этой судебной коллегии кто-либо нарушить эталон поведения и пойти наперекор высшей воли власти?

Не зря власть примеряет судейскую мантию к особо отпетым негодяям, отрекшимся от Фемиды. А они взамен озвучивают высшую волю тоталитаризма, отправляя невинных людей в лагерные скопища, на страдания, на погибель, на муки… И эти преступления объясняются ими благополучием их семей и детей. И у них своя правда: «А кто сказал, что прямой путь всегда правильный?» И станут их дети их наследниками. Я не верю в теорию появления «азербайджанского Некрасова»…

Исключение, скорее подтверждающее правило, ибо судья, решившийся озвучить не высочайшую волю, а собственный вердикт, имело место в далеком 1998 году, еще в прошлом столетии, когда фундамент карательной системы был не столь прочным.

В первые годы правления этой власти «чистка государственных и судебных органов» еще не коснулась всех эшелонов судебной подвласти. В то время в городском суде (до так называемой судебной реформы, затронувшей лишь форму и структуру судебного Органа) нашелся один судья, отказавшийся посадить Эльмара Гусейнова и который вынес приговор о пустяковом штрафе. Спустя несколько месяцев судью уволили, но он не cломалcя...

Итак, в условиях беспристрастного суда и наличия кланово-контрреволюционной тройки, адвокат нужен лишь для оформления юридически правильных жалоб, чтобы впоследствии вовремя и на законных основаниях обратиться в Европейский суд по правам человека (или в другую международную арбитражную инстанцию, к примеру, в Комитет по правам человека; Комитет против пыток ООН). Адвокату остается еще одно - извлекать пользу из самого процесса, если уж его не избежать. А потом жалоба в Европейский суд по правам человека, и года три дожидаться ответа. Хотя отправка жалобы в Страсбург напоминает замуровывание в стену капсулы с письмом самому себе - кто знает, что будет со мной через три года, а привет из прошлого станет очень забавным сюрпризом, о котором давным-давно позабыли. Но все же при существующей системе правового нигилизма и беспредела судейского чиновничества - это последняя возможность доказать всем, и в первую очередь самим судьям, что правосудие и справедливость – это ценности не мифические, а реальные и транснациональные, что в этом мире все еще есть страны, воплощающие справедливость, страны демократические. Что не все потеряно. Вердикт Евросуда имеет больше моральное, чем правовое значение для осужденного.

Адвокат, всесторонне изучивший не только национальное, но и международное законодательство, Европейскую конвенцию, - незаменимый помощник в борьбе за справедливость в Евросуде. Но и это не все. По меткому выражению моего тюремного товарища, профессора медицины Александра Умняшкина, арестованного по громкому «делу врачей» вместе с Инсановым, и признанного правозащитниками политзаключенным, «адвокат для нас – это своеобразный пастырь, духовник, наставник».

Статья отражает точку зрения автора