Владимир Тольц: «Штази», передача основана на моих записях, сделанных на семинаре в Федеральном ведомстве по изучению архивов Министерства государственной безопасности Германской Демократической Республики
.
Сегодня речь пойдет об оперативных подходах Штази, истории и особенностям которых посвятил свое выступление перед нами сотрудник научного отдела Федерального ведомства доктор Христиан Босс.

Христиан Босс: Для начала я хотел бы сказать, что многое, о чем здесь будет говориться хорошо известно уже по фильмам. Знаете фильм «Жизнь других»? По меньше мере часть его снималась здесь, в помещении нашего архивохранилища. (…) Я заговорил сейчас об этом фильме, вовсе не потому, что там я значусь в титрах. Вовсе нет! А потому, что подобные произведения весьма интенсивно формируют массовые представления о том, чем было Штази на самом деле. Ознакомившись со сценарием «Жизнь других», я прихожу к выводу, что многие реальные эпизоды там представлены куда выпуклее, куда реалистичнее, чем в случае, если бы делали документальную ленту об этих сюжетах. Но при этом кое-что, из увиденного нами, абсолютный художественный вымысел. Давайте попытаемся сейчас отделить его от реальности.

Владимир Тольц: Фильм «Жизнь других», о котором говорит Христиан Босс - первый полнометражный фильм молодого немецкого режиссера Флориана Хенкеля фон Доннерсмарка – вышел на европейский экран в 2006. А в следующем, 2007 был удостоен Оскара как «Лучший фильм на иностранном языке». В том же году картина была дублирована на русский и показана в России.

Из аннотации содержания фильма «Жизнь других» на одном из российских сайтов – FILMIN.RU

Восточный Берлин, ноябрь 1984 года. За пять лет до своего низвержения восточногерманское правительство обеспечивает свои притязания на власть беспощадной системой контроля и сыска. Преданный партиец капитан Герд Вислер надеется подняться по служебной лестнице, выполняя работу по сбору улик против драматурга Георга Дрaймана и его подруги – знаменитой театральной актрисы Кристы-Марии Зиланд.

Однако он не ожидал, что погружение в мир объекта наблюдения меняет и самого сыскного агента. Погружение в жизнь других – в любовь, литературу, свободу мысли и слова – приводит Вислера к острому осознанию скудости его собственного существования и открывает ему совершенно новый образ жизни, противостоять которому становится все сложнее. Но когда система уже запущена, она не может быть остановлена. Опасная игра началась…

РАБОТА С ВРАГАМИ СОЦИАЛИЗМА

Владимир Тольц: А теперь, чтобы напомнить фильм тем, кто его видел, и пояснить, о чем идет речь, тем, кто не видел, несколько коротких фрагментов русскоязычной фонограммы пролога.
Действие начинается в следственной тюрьме Штази Хоеншёнхаузен. На допрос к капитану Вислеру, который кроме оперативной работы занят еще и преподаванием в школе Штази, ведут арестованного.

- Стоять, смотреть вниз. Продолжить движение.

(Следственная тюрьма Министерства государственной безопасности ГДР.)

- Обращаться «товарищ капитан».

- Войдите. Садитесь. Руки под себя ладонями вниз. Что вы нам расскажете?

- Я ничего не сделал, ничего не знаю.

- Вы ничего не сделали? По-вашему, мы просто так задерживаем невинных граждан лишь по своей прихоти?

- Нет, я…

- Если вы считаете, что наша гуманная система на такое способна, то тогда у нас точно есть право вас арестовать безосновательно. Мы поможем освежить вашу память, заключенный 227. Ваш друг и сосед некий Пирмасен Дитер 28 сентября совершил побег из ГДР, и у нас есть предположения, что ему помогли.

- Мне неизвестно об этом. Он ни слова не говорил, что хочет на Запад, я узнал об этом лишь на работе.

- Расскажите, пожалуйста, что вы делали 28 сентября.

- Но я уже написал все в протоколе.

- Придется повторить.

- Я гулял с детьми в парке у мемориала. Там я встретил моего давнего школьного друга Макса Кеснера. Мы вместе пошли к нему домой и до самого вечера слушали музыку. У него есть телефон, можете ему позвонить. Он может все подтвердить. Я могу дать вам его номер.

Владимир Тольц: Далее капитан Вислер показан уже читающим лекцию молодым штазистам. Он использует при этом магнитозапись допроса.

- Враги нашего государства самоуверенны – запомните это. Здесь надо лишь запастись терпением часов на 40.

(Высшая школа Штази).

- Промотаем немного вперед.

«- Я хочу спать. Доктор, прошу, дайте мне немного поспать.

- Руки под себя. Опишите мне еще раз, как вы провели 28 сентября.

- Хоть один час, лишь немного сна.

- Повторите еще раз, что вы делали в тот день».

- Почему вы так долго не даете ему спать? Это бесчеловечно!

- Невиновный заключенный каждый час, пока его там держат, злится все сильнее из-за чувства несправедливости, он кричит и бесится. Виновный же с каждым часом становится все спокойнее и молчит. Или плачет. Он ведь знает, что сидит за дело. Если хотите узнать, виновен кто-то или нет, нет лучшего способа, чем вести допрос до полного его изнеможения.

«- Был мой школьный друг Макс Кеснер, мы все вместе пошли к нему домой и до самого вечера слушали музыка. У него есть телефон, можете ему позвонить, он вам все подтвердит».

- Вас ничего не настораживает в его показаниях?

- Он говорит то же, что и в начале.

- Он говорит одно и то же, что и в начале, слово в слово. Говорящий правду может менять формулировки, что и делает, а вот лжец зазубривает определенные фразы, которые в стрессовой ситуации и повторяет. 227 лжет, мы имеем два признака лжи и можем усиливать интенсивность допроса.

«- Если вы не назовете имя пособника побега, я этой ночью арестую вашу жену, а ваши дети отправятся в детский дом. Хотите этого?

(Плачет)

- Кто организатор побега? Кто это?

- Глески.

- Повторите громче?

- Глески, Вербер Глески.

- Верно, Глески».

- Тихо, тихо! Прислушайтесь. Кто скажет, что это за звук? Это образец запаха для собак. Он собирается в обязательном порядке после каждого допроса подозреваемого. Не забывайте об этом. На допросах вы работаете с врагами социализма. Помните об этом всегда!
(Аплодисменты)

ОПЕРАТИВНОЕ ЛИЧНОСТНОЕ РАЗЛОЖЕНИЕ

Владимир Тольц: Но вернемся к выступлению доктора Босса на берлинском семинаре

Христиан Босс: Итак, в фильме изображен некий писатель, который пишет воззвание для публикации на Запале,. Он окружен некоей культурной средой. И Штази старается выяснить, что же собственно происходит в этом кругу. Для этого и устанавливается наблюдение

(…) Одна из важных категорий для описания этого наблюдения, (как и остальная терминология это заимствовано из лексикона советского МГБ/КГБ, и мне лично поначалу непонятная) - «оперативный подход».

Так вот: что же делают с героем фильма? Подслушивание, установка для этого «жучков: (или клопов) визуальное наблюдение, перлюстрация, и фотографирование. Драматический момент киноповествования – вопрос о том, от кого приходит информация. В 50-х годах такие источники назывались «секретными сотрудниками», позднее – «неофициальными сотрудниками».

Трагический момент фильма – «неофициальным сотрудником» является подруга героя-писателя, киноповествование завершается тем, что она кончает с собой, а он не может писать… Собственно это и являлось целью его оперативной разработки.
В 1950 годы цели таких разработок были несколько иными: уголовное преследование и последующий арест и посадка. В 70-80-е тоже были политзаключенные. (За год сажали 2-3 тысячи человек) в большинстве случаев за попытку побега на Запад. Это было примерно 70% политзаключенных. Диссидентов же обрабатывали иначе. Вы уже знакомы с этим термином – Zersetzung - оперативное личностное разложение.

Владимир Тольц: Давайте здесь, чтобы оценить демонстрируемый в «Жизни других» один из способов оперативного личностного разложения, вновь обратимся к сюжету фильма. Подруга и сожительница защищенного покровительством супруги первого секретаря ЦК СЕПГ Хонеккера успешного драматурга Георга Дрaймана – театральная актриса Криста-Мария Зиланд втайне от него является любовницей министра культуры ГДР Бруно Хемпфа. Не по любви, а из карьерных соображений. Чувствуя ее холодность, министр и «заказывает» Штази разработку своего соперника, полагая, что разрушив таким образом благополучие пары Драйман-Зиланд, он сможет крепче привязать к себе любовницу-актрису. Мотивация начинающейся оперативной разработки Драймана стандартна и стереотипна – тайное диссидентство и «сочувствие капиталистическому режиму ФРГ». Операция поручается главному герою фильма – капитану Вислеру и на первых своих стадиях включает круглосуточное прослушивание и наружное наблюдение. Тут-то штазист Вислер и выясняет, что Криста-Мария Зиланд тяготится своей тайной связью с министром и готова порвать с ним. А ее сожитель Драйман, потрясенный самоубийством своего старого друга и учителя, не вынесшего многолетний запрет на профессиональную деятельность, готовится написать для западногерманского журнала «Шпигель» статью о тайне самоубийств в ГДР. Несмотря на все усилия Штази статья Драймана под псевдонимом выходит в «Шпигеле». И вину за непредотвращение публикации руководство возлагает на Вислера, который по ходу прослушки и наблюдения начинает тайно симпатизировать объектам своей оперативной разработки.

Следующая стадия операции – обыск квартиры Драймана с целью получения доказательств его авторства статьи в западногерманском журнале. (Ищут пишущую машинку, на которой была напечатана криминальная статья. И не находят.) А кроме того арест Кристы. Она уязвима – незаконное приобретение запрещенных в Восточной Германии медикаментов. Плюс страстное, во что бы то ни стало желание оставаться на сцене. А это – уже достаточное основание для вербовочного подхода.

Снова фрагмент русскоязычной фонограммы фильма:

- Так, товарищ Зиланд, конец блестящей карьеры? Вообще-то жаль, вы были хороши, даже очень хороши. Только недолго, верно? Вы присаживайтесь. А что же делает актер, когда не играет?

- Прошу, неужели я не могу сделать хоть что-то для вас? Для Госбезопасности?

- Для этого уже поздновато.

- Я знаю почти все о наших актерах, я могу многое о них разузнать.

- Охотно вам верю, но это не поможет.

- А может есть что-то, что я смогла бы сделать? Что-то, чтобы было приятно нам обоим?

- Я сожалею, но вы, как бы это сказать, нажили себе врага в лице влиятельного человека, поэтому я несколько связан, скажу честно.

- Есть хоть что-нибудь, что может меня спасти?

- Вряд ли, уважаемая. Хотя есть шанс. Раз вы так много общаетесь с литераторами, газетчиками, актерами, не знаете ли вы что-нибудь о статье, появившейся на прошлой неделе в «Шпигеле», случайно? Статья о самоубийствах в ГДР?

ДЕЛА ЗАВЕДЕНЫ НА ВСЕХ

Владимир Тольц: Криста Зиланд соглашается стать осведомителем. И дает показания, что Драйман является автором публикации в «Шпигеле». Однако, где хранится вещественное доказательство его «преступления» (пишущая машинка) утаивает. И тогда допрос ее поручается капитану Вислеру.

- Привязать заключенную?

- Теперь она агент-осведомитель, можете идти.

- Значит теперь я прикреплена к вам? Что ж, прикрепляйте.

- Осталось 10 часов. Нет, через 9 с половиной господин Рейсенг выйдет к зрителям и объявит, что в связи с плохим самочувствием вы не сможете играть в спектакле. Это произойдет в последний раз, когда о вас будут говорить в театральном мире. Хотите этого? Скажите нам, где в квартире спрятаны доказательства?

- Нет доказательств, нет печатной машинки, я все выдумала.

- Надеюсь, это не так, иначе придется вас здесь задержать. Дача ложных показаний приравнивается к лжесвидетельствованию, а это два года тюрьмы. Драйман так или иначе сядет, для этого хватит ваших показаний и отягощающего материала, найденного нами в его квартире. Спасите, по крайней мере, себя. Вы не поверите, сколько таких людей сидят в тюрьме из-за бессмысленного эгоизма. Подумайте о своем зрителе.

( Подумайте о своем зрителе. Замечательно сказал!)

- Вспомните, что государство делало для вас в течение всей жизни, теперь вы послужите ему, и оно не останется в долгу. Скажите мне, где спрятана машинка. Драйман никогда не узнает. Я выпущу вас немедленно, но если нет, останетесь здесь. Разыграете удивление, уверен, вы с этим справитесь, и уже вечером вы будете в театре, в своей стихии, перед своим зрителем. Скажите, где находится тайник? Где он?

- Тайник в квартире под дверным порогом между гостиной и прихожей. Его можно поднять.

Владимир Тольц: Далее все по законам кинодрамы. На втором обыске находят тайник. Но пишущей машинки там нет. Это «перековавшийся» под воздействием тайно наблюдаемой им жизни других опер Вислер успел ее оттуда вытащить и спрятать. Криста же, не в силах перенести своего предательства возлюбленного бросается под автомобиль и погибает. А оказавшегося под подозрением Вислера разжалуют из оперов в перлюстраторы писем… Операция по личностному разложению драматурга Драймана на этом завершается.
Доктор Босс, к докладу которого на берлинском семинаре мы сейчас возвращаемся, считает, что она завершилась для Штази успешно.

Христиан Босс: Итак, в данном случае он, драматург, настолько деморализован, что не может больше писать. Прекрасно! Цель достигнута! Он сидит в своей квартире и в связи с предательством и гибелью подруги находится в депрессии…

Подобный метод оперативного разложения в 1970-80 гг. был в известном смысле превращен в систему. К примеру, известный диссидент Хавеман находился под домашним арестом. Вольфу Бирману, выпустив его за границу, не разрешили вернуться… Оперативному разложению активно подвергались и менее известные за рубежом диссиденты и группы инакомыслящих. Методы применялись различные: кого-то призывали на армейскую службу, других выставляли в ФРГ, кого-то и сажали на короткое время, одновременно распространяя слух, что он агент Штази… Таким образом удавалось нейтрализовать многих, особенно в провинции. Одному моему другу прислали гроб, а другой знакомой регулярно вывинчивали ниппели из колес велосипеда. Из-за этого она всегда опаздывала на встречи. В какой-то момент, она высказала догадку, что это дело рук Штази, но все единодушно решили: бред, спятила!.. Однако позднее, читая свое дело, она выяснила, что догадка была верной. И в нашем архиве немало таких дел! Одни кодовые названия таких операций чего стоят: «Дефект», «Реакционер», «Сатана», «Тиран»… (Кстати, «Сатана» - один из моих друзей, рыжеволосый, возможно поэтому оперативная разработка и получила такое название). Общее тут – все кодовые имена сформулированы так или иначе негативно…Знаете, все, кто видел фильм «Жизнь других», первым делом подумали – ведь и на меня есть такое дело!…

ЖИЗНЬ ЖЕСТЧЕ, ЧЕМ ВЫДУМКИ В КИНО

Владимир Тольц: Еще в начале своего выступления доктор Босс спросил у нас: что вы думаете об этом фильме? И неожиданно для докладчика один из устроителей семинара германист и переводчик Борис Хлебников сказал: он мне не нравится. Тогда рассказать о своем отношении к «Жизни других» Хлебникову не довелось. Но сейчас я хочу предоставить ему такую возможность.
--Борис, оставляя в стороне художественные достоинства и недостатки оскароносной картины, насколько адекватно она, по вашему мнению, отражает оперативную реальность Штази?

Борис Хлебников: Вы знаете, очень неправдоподобно в фильме все это изображено. Все-таки в фильме вот какие люди изображены со стороны Штази – это бывший какой-то крупный начальник, который стал министром и членом ЦК, это начальник главного 20 отдела. Там прямо в фильме показаны документы 20 /7. 7 – это отдел культуры. И наконец, капитан этого отдела. Так вот специфика исследовательской ситуации такова, что все 170 человек, которые работали по 7 линии, то есть внутри линии культуры Штази, они поименно известны, как поименно известны все 400 человек неофициальных так называемых сотрудников – это их столько было на 89 год. Всего за годы службы было, конечно, побольше, но и они все поименно известны, изучены их биографии, все, все!..

Представьте себе, не было ни одного случая, ни одного-единственного, где сотрудника можно было бы заподозрить в каких-то симпатиях к тем объектам их разработок, не говоря о том, что некий Клеточников сидел и кого-то спасал. Совершенно невозможно. Спрашивается – почему? Я думаю потому, что происходил очень жесткий негативный отбор, и все люди попадали довольно одинаковые по психологическому складу и по политическим, психологическим характеристикам, и по взгляду, по всему. Так что не две разных группы людей, одни плохие вроде этого министра, который ради обслуживания своих сексуальных интересов, инстинктов готов был на всякие, в том числе противоправные с точки зрения его службы действия, а с другой стороны идеалисты, которые могут исправиться, с которыми в конце концов возможно примирение. Это не похоже на то, как обстояли дела.

Владимир Тольц: Ясно, что, конечно, молодой режиссер Доннерсмарк, делая фильм, такой мейнстрим, хотел, конечно, чтобы люди были лучше. И поэтому капитан Вислер, герой его картины, встает, как выражались раньше в Советском Союзе, на путь исправления. Но давайте вернемся все-таки к оперативной реальности. Сколь адекватно отражены способы слежки, то есть визуального наблюдения и тотальной прослушки квартир?

Борис Хлебников: У него были хорошие консультанты. Конкретным консультантом этого фильма был начальник группы сбора информации и аналитики. Начальник аналитического подразделения двадцатки был непосредственно консультантом. Очень интересно, он потом в двух-трех интервью, в статьях отзывался о фильме, отзывался о режиссере, о том, что, дескать, правда, дескать, неправда с точки зрения формально документальной достоверности. Так что здесь он старался. Больше того, это было не так просто сделать в 2004 году, когда начинались съемки, разыскать допотопную старую технику. Это все как раз похоже а правду, что тоже по-своему интересно.

Владимир Тольц: Надо сказать, что и исполнитель роли Вислера, как мы знаем по многочисленным публикациям в ФРГ, он ведь и сам оказался объектом разработки и оперативных действий со стороны Штази…

Борис Хлебников: Когда я говорю о том, что фильмы, на мой взгляд, вполне художественные, только выигрывали бы от того, что они талантливы, художественны, осмысляя некую реальность, я имею в виду те драмы, которые придумывает жизнь и которые никакое кино не придумает.
Вот такова личная драма Ульриха Мюэ и его супруги Дженни Грелльман. Дело в том, что они считались самой красивой, самой интересной парой в гэдээровском кино. Ульрих Мюэ вообще был гэдээровским Смоктуновским, чрезвычайно ярким, интересным актером. И потом вдруг обнаружилось в 2002 году, что Дженни Грелльман с 79 по 89 год была осведомительницей Штази. К этому времени после 90 года они и так разошлись, тем не менее, Ульрих Мюэ почувствовал себя обманутым. Поэтому он в одном из интервью резко высказался по поводу жены, в свою очередь жену это очень задело. Два мужа до Ульриха Мюэ были, между прочим, внештатными сотрудниками Штази. Какая-то тяжелая ситуация.
Надо сказать, что вместе с тем на Ульриха Мюэ она не доносила и вообще она под присягой на суде, а она затеяла процесс первый, сказала, что она не работала на Штази, что было правда, потому что сотрудники Штази часто выдавали себя за полицейских, за какие-то другие силовые ведомства и службы, которые якобы с наркомафией борются или с контрабандистами или еще с чем-то, под этой ширмой собирали сведения.
Надо сказать, что к моменту ключевого процесса у нее был рак, и тут опять ситуация непримиримости той самой, которая в фильме преодолевается, что примирение такое возможно, они помириться не могли. Умерла Дженни Грелльман. Ульрих Мюэ прямо в день получения Оскара узнал, что и он смертельно болен. А процессы продолжались, потому что новый муж Дженни Грелльман, защищая честь своей жены, продолжал судебный процесс. Ульрих Мюэ тоже вскоре через несколько месяцев умер, но его жена продолжала судебные процессы. Судебные процессы так и не привели к примирению сторон. А фильм, тут очень важна история фильма.

Вообще сюжет фильма пришел в голову режиссера, когда он вспомнил очерк Горького о Ленине, как Ленин слушал «Аппассионату» и говорил, что это невыносимо нечеловеческая музыка, ее невыносимо слушать, потому что хочется гладить людей по голове, а по голове их надо бить ради всеобщего счастья. Центральная идея фильма была, что высокое искусство может вполне исправить человека, даже сильно заблуждающегося. Оказывается, среди 170 сотрудников центрального отдела, окружных, районных отделов, которые занимались культурой, такого принципиально не нашлось. И среди 400 осведомителей не нашлось людей, которые хотя бы раскаялись потом или в другой форме осмыслили новую реальность и действительность. Нет таких.

Владимир Тольц: Что ж, жизнь, это я уже многократно повторял, жизнь жестче, чем литературные придумки или выдумки в кино, даже если они увенчаны премией Оскара.

Радио Свобода